Американское господство над некоммунистическими странами во времена холодной войны базировалось на страхе перед угрозой советской и, потенциально, китайской агрессии. Когда же эта угроза перестала существовать в конце 80-х, Вашингтону было хорошо известно, что он больше не может диктовать условия своим главным военным союзникам, так как союзники одновременно были и его потенциальными экономическими конкурентами.

Япония и Восточная Азия, так же как и Европейский союз, тогда уже начали проявляться в качестве главных экономических претендентов на американскую гегемонию. Эта экономическая борьба и приковала внимание американской геополитики в начале 90-х.

Вооруженная евангелием по переходу к свободному рынку, приватизации и долларовой демократии и получившая поддержку мощных финансовых фирм с Уолл-стрит, администрация Клинтона начала процесс распространения долларового и американского влияния в регионы, к которым до этого США не имели доступа. Это была почти религиозная кампания, задачей которой являлась поставка специфического бренда Вашингтонской рыночной экономики не только в прежние коммунистические экономические системы Восточной Европы и Советского Союза, но и во все страны, которые еще продолжали попытки развивать свою собственную экономику независимо от разрешения Международного валютного фонда. Этот процесс также подразумевал, что основные нефтяные регионы - от Каспийского моря до Ирака, Западной Африке и Колумбии - должны попасть под более или менее прямой контроль США. Это были честолюбивые планы. Критики назвали их имперскими, а администрация Клинтона - расширением рыночной экономики и прав человека. Это, конечно же, было совсем не то, на что мир надеялся по окончании холодной войны.

В 90-х администрация Клинтона и ее союзники с Уолл-стрит обещанием свободного рынка в качестве дороги к богатству и процветанию населения включали в орбиту своей деятельности один регион за другим. Магическим ключом, открывающим дверь, служило слово "глобализация", хотя в действительности это была глобализация американского господства, насаждаемого американскими банками и американскими корпорациями. Пока процесс не зашел слишком далеко, немногие догадывались о том, что он был частью хорошо продуманной стратегии. Свободная торговля была традиционным требованием американцев, намного превосходящих своих слабых партнеров в экономическом развитии. К тому времени, когда стало ясно, что же на самом деле было в планах Вашингтона, Штаты в значительной степени разоружили своих потенциальных противников и построили новое кольцо военных баз по всему миру, чтобы охранять свои завоевания и гарантировать, что новообращенные в религию свободного рынка не попытаются вернуться к старым методам развития экономики.

В 50-х, во времена холодной войны, согласно доктрине Эйзенхауэра, Соединенные Штаты объявили о готовности помочь вооруженными силами любой ближневосточной стране, запросившей помощи в борьбе с международным коммунизмом. Этой уловкой Вашингтон пользовался неоднократно в течение четырех десятилетий, для того чтобы красить бесчисленных национальных лидеров от Моссейдга (Mossadegh ) до Насера красным цветом. Красный окрас оправдывал применение вооруженных сил и любое другое действие. В начале 90-х Вашингтон задал себе серьезный вопрос: какой еще призрак изобрести, чтобы оправдать любые свои будущие действия во внешней политике теперь, когда опасностью безбожного коммунизма больше уже никого нельзя напугать? Ответа пришлось ждать десять лет - он пришел только в новом тысячелетии.

Тем временем американские правящие круги приготовили отменное блюдо и свое угощение ничего не подозревающего мира начали с Японии. Вашингтон знал, что его длительное глобальное господство зависело от того, как он поведет дела в Евразии - от Европы до Tихого океана. Бывший президентский советник и геостратег Збигнев Бжезинский сказал об этом прямо: "... говоря словами, в которых звучат отголоски времен жестоких имперских войн, три главные задачи имперской стратегии - это предотвращать сговор и поддерживать зависимость вассалов в вопросах их безопасности, держать тех, кто платит дань, податливыми, но защищенными, и препятствовать объединению варваров". Ничего не скажешь - честолюбивая повестка дня.

Япония: поражение вожака стаи

Одной из самых неотложных проблем на пути к мировой гегемонии Соединенных Штатов по окончании холодной войны было значительное экономическое доминирование его японского союзника в мировой торговле и банковском деле. Япония создавала свою экономическую силу в течение послевоенного периода маленькими и осторожными шажками под зорким взглядом своего военного защитника - Вашингтона.

К концу 80-х Япония расценивалась как одна из самых сильных в экономическом и финансовом плане стран. Велись разговоры о "Японии, которая может сказать нет", и "японской экономической конкуренции". В то же время американские банки испытывали тяжелый кризис, сравнимый с кризисом 30-х годов, а американская промышленность влезла в долги и перестала быть конкурентоспособной. То есть строить единственную в мире супердержаву было не на чем, и администрация Буша об этом знала.

Такие видные японские аналитики и политические фигуры, как Кинхиде Мушакоджи (Kinhide Mushakoji), хорошо понимали специфичную природу японской экономической модели. "Япония была индустриализирована, но она так и не стала западной страной, - отметил он. - Японский капитализм сильно отличается от Западной версии, так как он не основан на формальных понятиях индивидуализма. Он вобрал в себя западные понятия выборочно, отдавая предпочтение ценностям, связанным с государством, накоплением богатства и технократическим рационализмом". Короче говоря, японская модель, которую терпели в течение холодной войны в качестве геополитического противовеса китайской и советской экспансии, вдруг стала серьезной проблемой для Вашингтона сразу же, как только холодная война окончилась. И Японии пришлось вскоре узнать степень серьезности этой проблемы.

Ни одна другая страна, даже Германия, не поддерживала бюджетный дефицит и гигантские расходы эры Рейгана в 80-х более лояльно и энергично, чем бывший противник Вашингтона - Япония. Как позже поняли японцы, за их преданность и щедрую скупку долговых обязательств американского казначейства, американской недвижимости и т. д. они были вознаграждены в начале 90-х одним из самых потрясающих финансовых фиаско в истории мира. Многие из японских бизнесменов конфиденциально говорили о том, что кризис был результатом преднамеренной политики Вашингтона, проводимой с целью подорвать японское влияние на мировую экономику.

В конце 80-х гарвардский экономист (позже министр финансов при Клинтоне) Лоренс Саммерс предупредил: "Утверждение большинства американцев о том, что Япония представляет большую угрозу США, чем Советский Союз, скорее всего окажется правильным".

"Плазовское соглашение" (Plaza Hotel Accord) между промышленными странами Большой семерки в сентябре 1985-го было официально разработано для того, чтобы сбить завышенный доллар на более управляемый уровень. Для этого Вашингтон оказал давление на Японский банк с тем, чтобы тот принял меры по увеличению стоимости йены относительно доллара США. Между Плазовским соглашением, договором Бейкера - Миязавы (Baker - Miyazawa Agreement) месяц спустя и Луврским соглашением (Louvre Accord) в феврале 1987-го Токио согласился "следовать денежно-кредитной и налоговой политике, которая поможет расширять внутренний спрос и таким образом внести вклад в сокращение доходов от внешней торговли (external surplus)". Этим Бейкер готовил почву для последующих действий.

Поскольку самым важным экспортным рынком Японии были Соединенные Штаты, у Вашингтона появился козырь, который давал ему возможность подвергать Японию интенсивному давлению, и он, конечно же, им воспользовался. Согласно всеобъемлющему закону торговли и конкурентоспособности 1988 года, Вашингтон включил Японию в список стран, использующих "враждебные" торговые методы, и потребовал серьезные концессии.

В 1987 году Японский банк сократил процентные ставки до уровня 2,5%, где они и оставались до мая 1989-го. Более низкие процентные ставки должны были побудить японцев закупать американские товары, чего, к слову, раньше никогда не случалось. Но вместо этого дешевые деньги нашли путь к быстрой прибыли на растущей Токийской фондовой бирже, в результате чего раздулся колоссальный финансовый пузырь. Внутренняя японская экономика получала стимулы к росту, но быстрее всех росли фондовая биржа Никкеи и цены на недвижимость. В качестве прелюдии к экономическому пузырю, возникшему позднее в США, курсы акций в Токио повышались как минимум на 40% ежегодно, а цены на недвижимость в Токио и его пригородах раздувались в некоторых случаях на 90 % и более. Новая золотая лихорадка охватила Японию.

В течение нескольких месяцев после Плазовского соглашения йена резко выросла в цене - с 250 до лишь 149 йен за доллар. Японские экспортные компании компенсировали воздействие йены на экспортные цены финансовыми спекуляциями, получившими название "зай-тек" (zaitech), чтобы восполнить валютные потери на экспортной продаже, и Япония внезапно превратилась в самый большой в мире банковский центр. Согласно новым международным правилам о капиталах, японские банки могли считать основную долю своих долговременных акций в компаниях в системе кеирецу (the keiretsu system) в качестве основных активов банка, а так как бумажная ценность вложений в акции японских компаний выросла, вырос и их банковский капитал.

Поскольку биржевой пузырь продолжал неистово раздуваться, к 1988 году все десять самых крупных банков в мире были японскими. Японский капитал потек в американскую недвижимость, поля для гольфа, роскошные курорты, в американские правительственные облигации и даже в более рискованные акции американских компаний. Японцы услужливо превращали свою надутую йену в долларовые активы, таким образом стимулируя президентские амбиции Джорджа Буша-старшего, который следовал политике Рональда Рейгана. Комментируя успех Японии в 80-х, нью-йоркский финансист Джордж Сорос заметил: "...перспектива финансового могущества Японии - очень тревожная тенденция".

Эйфория по поводу того, что Япония становится всемирным финансовым гигантом, продолжалась недолго. Надутая финансовая система банков, наводненных деньгами, привела к образования одного из самых больших финансовых пузырей в мире, так как биржевой индекс акций Никкеи в Токио повысился на 300 % всего лишь за три года после заключения Плазовского соглашения. Стоимость недвижимости и имущественный залог под кредит от японских банков выросли вместе с ценами на акции. На пике японского финансового пузыря Токийская недвижимость была оценена в долларах выше, чем вся недвижимость Соединенных Штатов. Номинальная стоимость акций, продаваемых на Токийской фондовой бирже Никкеи, составляла более 42 % стоимости всех акций, продаваемых в мире, - по крайней мере на бумаге. Но счастье длилось недолго. К концу 89-го года, когда первые признаки краха Берлинской стены всплыли в Европе, Японский банк и министерство финансов начали осторожные попытки медленно сокращать процесс раздувания. Как только Токио стал принимать меры по охлаждению спекулятивных операций, главные инвестиционные банки Уолл-стрита начали применять на японском рынке новые экзотические схемы и финансовые инструменты. Их агрессивное вмешательство превратило упорядоченное снижение рынка акций в Токио в паническую распродажу со скидкой, поскольку банкиры Уолл-стрита убивали наповал, в процессе подрезая токийскую биржу. В результате медленное и упорядоченное исправление биржевой ситуации японским правительством стало невозможным. К марту 90-го Никкеи потеряла 23 % (более чем триллион долларов) стоимости на пике ее деятельности. Японские правительственные чиновники конфиденциально вспоминали Вашингтонскую встречу в мае 90-го с Временным комитетом Международного валютного фонда, где японские предложения финансировать экономическую реконструкцию бывшего Советского Союза встретили сильный протест со стороны Вашингтона и министерства финансов при Буше. Они думали, что именно эта встреча была причиной спекулятивной атаки Уолл-стрита на Токийскую биржу. Это было верно, но лишь частично.

Японское министерство финансов выпустило доклад-обращение к Международному валютному фонду, где утверждало, что огромный излишек капитала в Японии не создавал проблемы мировой экономике, на чем настаивал Вашингтон, а наоборот, был необходим миру, нуждающемуся в сотнях миллиардов долларов, для того чтобы перестроить мировую экономику после холодной войны. Япония предложила прежним коммунистическим странам известную модель ММТП (Министерства международной торговли и промышленности, или MITI . - Пер.).

Мягко говоря, у Вашингтона эта модель не вызвала энтузиазма. Модель ММТП предполагала вовлечение государства в руководство национальным экономическим развитием. Эта модель уже показала себя успешной в Южной Корее, Малайзии и других Восточно-азиатских странах. Поскольку Советский Союз разрушился, многие нетерпеливо посматривали на Японию и Южную Корею как на более интересные альтернативы американской модели "свободного рынка" и это, конечно, было серьезной угрозой планам Вашингтона по окончании холодной войны.

Администрация Буша не собиралась уступать ведущую роль в восстановлении Восточной Европы и Советского Союза Японии. У Вашингтона были планы относительно своего противника в холодной войне, но создание финансированного японцами экономического блока с Россией в них не входило. Чтобы дать это понять японцам, Джордж Буш послал министра обороны Дика Чейни в Токио в начале 1990 года для обсуждения резкого сокращения контингента американских войск в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Эта тема должна была, по расчету американцев, создать в Японии внутренние трения по поводу военной безопасности. Чейни даже и не пытался скрывать свою миссию шантажиста и приехал в Японию буквально сразу же после январской поездки японского премьер-министра Кэйфу (Kaifu) по Западной Европе, Польше и Венгрии, ставившей целью обсуждение экономического развития бывших коммунистических стран Восточной Европы. Намек был ясным - "делайте, как вам Вашингтон говорит, или мы уйдем и оставим вас без защиты".

К тому времени, когда японский премьер-министр встретился с американским президентом в Пальм-Спрингс в марте того же года, он уже понял намек - Япония не должна была конкурировать с американскими долларами в Восточной Европе. В течение нескольких месяцев японские акции потеряли в стоимости почти 5 триллионов долларов. Японская биржа понесла тяжелые потери. Вторая фаза в разрушении японской экономической модели включала в себя разрушение Восточно-азиатской сферы экономического влияния - очень успешной модели, конкурировавшей с американским диктатом не считающегося ни с чем свободного рынка.

Японская модель получила распространение за пределами Японии, и это было хорошо известно Вашингтону. В послевоенный период она получила свое развитие в Южной Корее, Таиланде, Малайзии, Индонезии и других Восточно-азиатских странах. В 80-х их быстро растущие экономики были названы "азиатскими тиграми".

Феномен Восточной Азии был создан в 70-80-х годах в результате японской государственной помощи экономическому развитию, больших частных вложений и поддержки ММТП. И хотя этот успех был достигнут без больших фанфар, в действительности быстро развивающиеся экономические системы Восточной Азии в 80-х получили его благодаря продуманному региональному разделению труда, в центре которого была Япония, а производство японские компании перенесли на периферию, в Восточную Азию. В азиатских деловых кругах эти страны назывались йенским блоком, так как они были сильно привязаны к экономике Японии.

Эти страны создали помехи на пути распространяемой Международным валютным фондом модели свободного рынка. Их успех в создании системы, при которой частное предпринимательство сочеталось с регулирующей ролью государства, создавал угрозу рыночным планам МВФ, так как, если азиатские тигры выглядели успешными в своей экономической модели, основанной на сильной роли государства в экономике, то бывшие коммунистические страны и все остальные государства могли не согласиться на чрезвычайные меры, предлагаемые МВФ.

Ежегодный экономический рост в 7-8 %, растущее социальное обеспечение, распространение системы образования и повышение производительности труда в Восточной Азии в 80-х были результатом государственного планирования и государственной поддержки - в этом выражалась азиатская форма доброжелательного патернализма в рыночной экономике. Самообеспеченная экономическая система азиатских тигров была большим препятствием глобальному распространению долларовой системы свободного рынка, столь необходимой Вашингтону в 90-х, чем советская система центрального экономического планирования.

В начале 1993 года состоялась встреча стран - членов организации Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (Asia Pacific Economic Cooperation - APEC) на высшем уровне. В это время японские банки все еще пытались оправиться после краха токийской биржи и рынка недвижимости, и потому вашингтонские чиновники затребовали, чтобы восточно-азиатские страны открыли свои финансовые рынки с тем, чтобы капиталы могли свободно передвигаться и "выравнивать игровое поле". До этого страны Восточной Азии не нуждались в кредитах, и им удавалось избегать лап МВФ и иностранного капитала, за исключением инвестиций в производство, которые обычно были частью планов долгосрочного национального развития. Но теперь их заставляли открыть свою экономику иностранному капиталу и краткосрочным иностранным кредитам.

Как только контроль над капиталом был ослаблен и иностранным инвестициям разрешили входить и выходить из стран свободно, Южная Корея и другие "тигры" были внезапно наводнены иностранными долларами, что способствовало образованию спекулятивных пузырей на рынке роскошной недвижимости, на местных биржах и на рынках других вложений в период между 1994 годом и началом финансовой атаки на тайский бат (тайская денежная единица. - Пер.) в мае 1997-го.

Когда восточно-азиатские экономики "тигров" начали открываться иностранному капиталу (но задолго до того, как у правительств этих стран появились адекватные средства контроля над возможными злоупотреблениями), хеджевые капиталы (хедж - специфическое капиталовложение, сделанное, чтобы уменьшить риск ценовых движений. - Пер.) пошли в атаку. Скрытый капитал начал наступление с самой слабой экономики - Таиланда. Американский спекулянт Джордж Сорос действовал втайне, вооружившись кредитом от группы международных банков, включавшей Сити-груп (Citigroup), размеры которого до сих пор неизвестны.

Они сделали ставку на то, что Таиланд должен обесценить бат, оторвавшись от его привязки к доллару. Сорос (глава фонда "Квант"), Джулиан Робертсон (глава фонда "Тигр"), и хедж-фонд ЛТКМ (Long-Term Capital Management - LTCM), управление которого включало бывшего представителя Федерального резерва Дэвида Маллинса (David Mullins), начали массированную спекулятивную атаку на тайскую валюту и акции.

К июню Таиланд сдался, и валюта была обесценена, что заставило правительство обратиться за помощью к МВФ. Те же хеджевые фонды и банки один за другим поразили экономики Филиппин, Индонезии и затем Южной Кореи. Они положили в свои карманы миллиарды, в то время как население этих стран погружалось в экономический хаос и бедность.

Европейский эксперт по азиатским вопросам профессор Кристен Нордхог (Kristen Nordhaug) подвел итог политики, проводимой администрацией Клинтона в Восточной Азии в 1997 году. Клинтон развивал свою экономическую стратегию на базе предложений нового Национального экономического совета, первоначально возглавляемого Робертом Рубином, банкиром с Уолл-стрит. Только что появившиеся рынки Восточной Азии были избраны для атаки. "Администрация активно поддерживала многосторонние агентства, типа Международного валютного фонда ... для того чтобы продвигать международную либерализацию финансовой системы, - отметил Нордхог. - Как только... стратегия захвата Восточно-азиатских рынков (была) реализована, американская администрация получила возможность использовать их финансовый кризис в собственных интересах, чтобы продвинуть либерализацию торговли, финансов и установления рыночных реформ с помощью МВФ".

Чалмерс Джонсон (Chalmers Johnson) высказался о результатах этой политики без обиняков: "Капитал попросту изнасиловал Таиланд, Индонезию и Южную Корею, а затем отдал дрожащих жертв на растерзание МВФ, но не для того, чтобы им помочь, а для того, чтобы гарантировать, что ни один западный банк не застрял в этих разрушенных экономиках с невыплачиваемыми кредитами".

Воздействие азиатского кризиса на доллар было значительным. Генеральный директор Банка по международным расчетам Эндрю Крокетт (Andrew Crockett) отметил, что если в 1996 году Восточно-азиатские страны имели общий дефицит в 33 миллиарда долларов по счетам текущих операций, то как только начался приток спекулятивного капитала, в "1998-1999 годах на их счетах текущих операций появился избыток в 87 миллиардов долларов", а к 2002 году избыток достиг 200 миллиардов долларов.

Большая часть этих избыточных средств возвращалась в США в форме закупок Азиатским центральным банком облигаций американского казначейства, которые в действительности финансировали Вашингтонскую политику. Министерство финансов Японии предприняло бесполезное усилие сдержать азиатский кризис, предлагая создать Азиатский денежно-кредитный фонд в размере 30 миллиардов, но Вашингтон ясно дал понять, что ему эта идея не нравится, и ее быстро забросили. У Азии не оставалось выхода, кроме как при активной помощи МВФ стать еще одним регионом в царстве доллара. Министр финансов США Рубин эвфемистически назвал это "американской политикой сильного доллара".

Ф. Вильям Энгдаль (F. William Engdahl), Studien von Zeitfragen, Германия

Перевод Инны Майской, ИноСМИ.Ru, печатается с сокращениями

Читать также:

Китай. Формула роста

Украину готовят на съедение?

Братство «Конца». Конец

Кредит МВФ. Рука берущей Украины оскудеет?

Глобализация валютной системы: прыжок «тигровой кошки»?